нцев тем не менее продолжал свою речь. Более того, даже
  заметив, что все взоры, все внимание вала переместилось куда-то в сторону,
  даже сообразив наконец, что Сталин хочет что-то сказать, Звягинцев все же
  говорил не умолкая.
   Он просто испугался, что ему не дадут высказать того главного, ради
  чего он поднялся на эту трибуну, и продолжал говорить все быстрее и
  быстрее.
   Он умолк только тогда, когда отчетливо увидел, что все, кто был в зале,
  повернули головы влево, к Сталину. Тогда наконец Звягинцев понял всю
  бестактность своего поведения, почувствовал, как загорелось его лицо, и
  остановился на полуслове, так и не закончив начатую мысль.
   И тут он услышал тихий, лишенный каких-либо интонаций голос Сталина:
   - А скажите, товарищ Звягинцев, вы, следовательно, считаете, что
  инженерные войска должны обладать техникой такой же подвижности, как и все
  остальные рода войск? Мы вас правильно поняли?
   Несколько мгновений Звягинцев молчал. Он был настолько смущен, ошарашен
  обращением к нему Сталина, что даже не вник в сущность его вопроса. Ему
  показалось, что Сталин намеревается еще что-то сказать и ему, Звягинцеву,
  теперь надлежит молчать. Молчать и слушать.
   Но уже очень скоро по напряженной тишине в зале, по лицам людей, снова
  обративших на него свои взоры, он понял, что надо отвечать, немедленно
  отвечать.
   "Что же он меня спросил? Что?!" - мысленно и с отчаянием старался
  вспомнить Звягинцев. "Ах да,