евать с Гитлером.
   - О-то-то-то! - рассмеялся Королев, поднимая вилку с куском мяса. -
  Скажите, какой пророк! Конечно, придется! Рано или поздно. Это и ребенку
  ясно.
   - Хорошо, если бы не рано... и не поздно, - тихо сказал Звягинцев.
   Лицо Королева внезапно стало серьезным.
   - Это ты, пожалуй, прав, - сказал Королев, расправляя складки на
  ставшем влажным белом подворотничке. - Сейчас, кажись бы, и рановато, а?
  Вот кое-какие выводы для себя сделаем, тогда пускай лезут. Ладно, - он
  махнул рукой, - давай мясо есть, остынет.
   Он придвинулся поближе к столу и снова принялся за бифштекс. Некоторое
  время они ели молча. Королев шумно и с аппетитом, Звягинцев нехотя ковырял
  вилкой жесткое мясо. Наконец он отодвинул тарелку.
   Поведение Королева, его манера разговаривать раздражали Звягинцева. Он
  считал заместителя начальника штаба неглупым человеком и военным до мозга
  костей. Казалось, что он родился в сапогах и гимнастерке - представить его
  себе в пиджаке и брюках навыпуск Звягинцев просто не мог. Вся сознательная
  жизнь Королева - это было хорошо известно работникам штаба - прошла в
  армии. И все его интересы, все мысли были всегда связаны с армией.
  Звягинцев знал об этом. Но то, что Королев сейчас, после такого совещания,
  когда речь шла о делах, жизненно важных не только для армии, но и для всей
  страны, разговаривал с ним в такой подчеркнуто беспечной, даже
  фанфаронистой манере, раздражало Звягинцева.