так или иначе, в самом ли деле или только в его воображении могут
  задеть престиж высшего командования. Теперь майор думал о другом. Это
  "другое", так же как и все волнующие его сейчас мысли, тоже было связано с
  грядущей войной. Но сейчас од размышлял о ней уже не как военный, а просто
  как человек, обыкновенный советский человек, со школьных лет убежденный в
  том, что нет ничего дороже и справедливее тех идеалов, которым посвящена
  жизнь миллионов его соотечественников.
   - Послушай, Павел Максимович, - сказал Звягинцев, - а все-таки как это
  может быть?
   - Что? - настороженно переспросил Королев.
   - Ну вот... как бы тебе сказать... - Звягинцев поморщил лоб и пошевелил
  пальцами, точно пытаясь ухватить, сформулировать еще не окончательно
  созревшую в его мозгу мысль. - Ты, конечно, согласен, что идеи, которые
  исповедует Гитлер, - это подлые, гнусные идеи?
   - Факт, - охотно согласился Королев, внутренне довольный, что разговор
  перешел на менее рискованную тему.
   - Так неужели же немцы пойдут за них умирать? - спросил Звягинцев.
   Королев встал. Он подтянул свой ослабленный ремень, застегнул воротник
  гимнастерки и спросил в упор:
   - К чему клонишь, майор?
   - Ни к чему. Я просто хочу понять: неужели найдется много людей,
  готовых отдать жизнь за неправое дело?
   - Сейчас, может быть, и готовы... - неожиданно задумчиво сказал
  Королев.
   - Что значит "сейчас"? - нетерпеливо спросил Звягинцев.
   - Вижу, что