нутреннее
  облегчение. Он стал думать о переговорах, которые" должны были скоро
  начаться. Было приятно размышлять об этом. Приятно, потому что в этих
  переговорах на его стороне окажется огромное преимущество. Неважно, что
  будет сказано. Важно, исключительно важно будет то, о чем сказано не
  будет.
   Он, этот невысокий человек в пенсне, и тот, другой, что стоит за ним,
  усатый, в полувоенной форме, и все те, что стоят за обоими, - люди
  неполноценных рас, они не знают, что их час фактически уже пробил, что все
  они вместе со своей проклятой страной скоро будут уничтожены.
   Да, им, к счастью, неизвестно, что гигантская машина уже пущена в ход и
  что стрелка часового механизма медленно, неотвратимо обегает положенные ей
  круги... "Они все погибнут, все, все, в Гигантском катаклизме, в схватке
  огня и льда", - мысленно произнес Риббентроп, привычно прибегая к широко
  распространенной в высшей нацистской среде мистической терминологии.
   Впрочем, сам он в душе был далек от всякого мистицизма. Там, в
  Берхтесгадене, высоко среди баварских Альпийских гор, в Бергхофе -
  загородной резиденции Гитлера - он со смиренным вниманием вслушивался в
  исполненные мрачной таинственности пророчества фюрера о том, что весь мир
  стоит на пороге грандиозной мутации, которая даст человеку могущество,
  подобное тому, каким древние наделяли бога.
   Все эти разговоры об извечной борьбе льда и огня, о сверхчеловеках,
  которые