ь только один раз побывать в городе, и
  он поразил его. Вернувшись на короткое время с фронта в штаб, он впервые
  увидел город погруженным во мрак. Ночная темень там, среди сугробов на
  Карельском перешейке, разрываемая лишь призрачными огнями сигнальных
  ракет, казалась естественной, несмотря на грохот артиллерийских разрывов и
  мягкий свист снайперских пуль - точно умелая мальчишеская рука бросает в
  воду плоские камешки.
   Но тут все воспринималось иначе. Здесь не стреляли, не было снежных
  сугробов, но вид огромного города, который, сколько помнил себя Звягинцев,
  каждый вечер загорался десятками тысяч огней, а теперь стоял погруженный
  во тьму, производил тяжелое, давящее впечатление.
   И не только на него одного. Все ленинградцы пережили финскую войну
  гораздо острее, чем остальные советские люди. Впервые со времен
  революционных боев и последующей разрухи город погрузился во тьму: ожидали
  налетов финской авиации. В госпитали и больницы стали привозить раненых и
  обмороженных людей.
   ...Хотя прошли уже недели после того, как кончилась война, Звягинцеву
  все еще доставляло огромное удовольствие пройтись по Невскому, снова
  сияющему огнями фонарей, окон и витрин, радуясь ощущению, что все
  по-старому и что привычный ему мир незыблем.
   Случилось так, что Звягинцев, один из командиров управления инженерных
  войск округа, стал в военные месяцы одним из непосредственных помощников
  начальника управления.