он, и днем и ночью
  освещаемых лишь электрическим светом. Стоявшие длинными рядами офицеры
  щелкали каблуками и выбрасывали вперед правую руку с такой быстротой и
  силой, что проходящим сквозь их строй людям могло показаться, что их хотят
  ударить.
   Это был ритуал, подавляющий своей мрачной торжественностью. Тишина.
  Только гулкое щелканье каблуков. Только резкие взмахи рук. В этом салюте
  слились вместе и угроза и властный приказ повиноваться.
   Но на Молотова эти люди, видимо, производили не большее впечатление,
  чем размахивающие крыльями ветряные мельницы.
   Данвиц нарочно ускорил шаг и шел теперь почти в одном ряду с Молотовым,
  конечно чуть поодаль. Теперь он мог видеть лицо наркома - желтоватую кожу,
  тронутые сединой усы, плотно сжатые губы, пенсне, большой лоб, аккуратно
  расчесанные на пробор волосы.
   Один раз Данвицу показалось, что губы Молотова чуть искривились в с
  трудом скрываемой презрительной усмешке. Больше всего на свете Данвицу
  хотелось бы крикнуть сейчас "Хальт!", а потом приказать схватить этого
  человека, вывернуть ему руки, сбить с ног...
   Но вот впереди забрезжил дневной свет. Анфилада заканчивалась круглым,
  с большими окнами холлом.
   Он был переполнен людьми: они сидели на диванах, расставленных вдоль
  стен, толпились у стола с закусками, сновали взад и вперед с толстыми
  кожаными папками в руках - штатские военные...
   И только перед высокими, уходящими к потолку дверями, у которых