дчикам и протягивал им руку.
   Все казалось в нем вялым, обмякшим. Его плечи были опущены, рука словно
  лишена костей, кожа лица была серой, лишенной каких-либо жизненных красок.
   И только глаза, маленькие, острые глаза, полуприкрытые тяжелыми, точно
  опухшими веками, горели, будто угольки под пеплом.
   Затем Гитлер сказал быстро, но монотонно, точно выполняя неизбежную
  повинность, что рад приветствовать московских гостей в Берлине.
   Незаметно появившийся, будто откуда-то из стены, переводчик так же
  бесцветно, как бы имитируя Гитлера, повторял по-русски слова холодного
  приветствия.
   Молотов молча наклонил голову, Гитлер сделал ленивый жест рукой в
  сторону круглого стола и кресел и первым засеменил туда. Никто не заметил,
  как и откуда в комнате неслышно появился Риббентроп в сопровождении
  толстяка Шмидта, личного переводчика Гитлера, и сухощавого Хильгера,
  советника немецкого посольства в Москве.
   После того как все расселись, некоторое время длилось молчание. Гитлер
  сидел ссутулившись, слегка навалившись на подлокотник кресла.
   Неожиданно он выпрямился. Откинув голову и ни к кому в отдельности не
  обращаясь, устремив взор в потолок, начал говорить.
   Начало речи было спокойным, даже монотонным, манера говорить несколько
  усталая.
   Гитлер начал с того, что поражение Англии - это, по существу, уже
  совершившийся факт. Если бы не густые туманы, которые в это время года
  обычно окутывают Британские