пел Зускин. - Ты, Винни... Ты...
   - Громче! Я не слышу правым ухом!
   - Ты, Винни!
   - И кто двенадцать лет прятался от меня? Кто? Говори!
   - Я, Вини. Я...
   Неожиданно Винсент выпустил Зускина, как дети роняют на пол надоевшего
  кролика или щенка. И подошел к холодильнику, открыл его.
   - О'кей, что у тебя тут?
   Вытащил темную бутылку с этикеткой "Russian Kwass", посмотрел на нее с
  сомнением, поставил обратно и взял банку с тоником. Откупорил и стал жадно
  пить, кося глазом на Зускина. Тот валялся на полу, поджав в коленях ноги и
  обеими руками нянча в пригоршнях свою едва не оторванную мошонку.
   - Сам виноват... - произнес Винсент меж глотками, отирая губы и
  стараясь не закапать тоником свою рубашку от "Версачи" и пиджак от
  "Арма-ни". - Я пришел к тебе, как к брату. А ты меня сразу вывел из себя.
  - Он небрежным жестом вздернул Зускина с пола в кресло. - Ладно, не
  прикидывайся, будто у тебя там есть что оторвать. Слушай. Я проиграл
  колумбийцам свой бизнес. Если до конца недели я не отдам им хотя бы
  половину долга, мне придется откупаться от них этими фотографиями. С
  адресом твоего дома в Санта-Монике и виллы в Пасадене. Ты понял? А у
  колумбийцев нет чувства юмора, ты же знаешь. Когда они возьмут твоих
  внуков за яйца, то уже не отпустят...
   Что-то в голосе Винсента сказало опытному Зус-кину, что Винсент не
  шутит и не берет его на понт. Он живо представил, что будет с его