е драмтеатре. Я недурно
  рисовала и выжигала по дереву, лазила по канату, как обезьяна, и часами
  скакала вокруг стола для пинг-понга. (Стол был один, поэтому игра шла на
  вылет, и плохой игрок не продержался бы там и десяти минут.) В средних
  классах в Гелене расцвели таланты гуманитария - она писала стихи, ее
  сочинения неизменно зачитывали перед классом и посылали на различные
  конкурсы, а учителя иностранных языков (у нас была испанская школа с
  факультативным изучением английского) пели ей дифирамбы на каждом
  родительском собрании. Я в то же время разрывалась между увлечением
  математикой и страстью к химии (точнее сказать, к пиротехнике, но этого я не
  афишировала) и срывала свою долю аплодисментов, исправно побеждая на
  олимпиадах. Иными словами, мы играли на разных полях и условий для
  конкуренции у нас не было по определению.
   Но сказать, что мы начали относиться друг к другу с симпатией, было бы
  большим преувеличением. Гелена с упорством, достойным лучшего применения,
  продолжала подстраивать мне мелкие пакости, а я не могла отказать себе в
  удовольствии платить ей той же монетой. Она настраивала против меня учителей
  и благоволящих к ней одноклассников, я подлавливала благоприятный момент и
  провоцировала ее проявить ту самую внутреннюю сущность, которую она
  старательно прятала от мира. Она писала на меня эпиграммы (некоторые, надо
  признать, были весьма удачными), я рисовала