ятницу
  вечером Бжезинский был приглашен на обед к министру обороны, где в числе
  прочих гостей находился глава израильской разведки. Во время обеда Перес
  непринужденно разговаривал по-польски с Бжезинским, выходцем из Польши, как
  и он сам.
   Министр обороны, да и все остальные члены специальной комиссии
  старались не выказывать беспокойства. "Молния" уже репетировалась в пустыне
  - и от исхода этой репетиции зависела судьба заложников. Перес был весьма
  рад принимать у себя высокого гостя, который мог в один прекрасный день
  сменить Генри Киссинджера на его посту.
   Бжезинский, 48-летний профессор, читавший курс международных отношений
  в Колумбийском университете (откуда вышли многие политические деятели США),
  анализировал создавшуюся ситуацию с тонкостью иезуита. Как католик, он был
  чувствителен к дилемме, стоявшей перед Израилем. Разговор за столом вертелся
  вокруг общих проблем борьбы с терроризмом. О конкретных мерах правительства
  не было и речи: ни план А, теперь уже практически отброшенный, ни план Б,
  еще сырой, но уже движущийся к завершению, ни тем более операция "Молния"
  даже не упоминались. Тем не менее к концу обеда у Бжезинского создалось
  впечатление, что израильтяне прекрасно умеют сообщать то, что считают
  нужным, не раскрывая при этом своих секретов. Однако истинный смысл этого
  разговора стал ему окончательно ясен только рано утром в воскресенье, когда
  он позвонил в Нью-Йорк домой и услышал о рейде в Энтеббе. Теперь застольная
  дискуссия о различных