жиды! Продали Русь инородцам!" Не знаю...
   Они зашли какою-то темной, серою массой. Человек двадцать. Из семи тех,
  кого я успел увидать, да запомнить - еврейские лица были у одного, может --
  двух. Остальные же... Испитые лица уличной мрази. Люмпенов, как их называли
  мои домашние учителя.
   И еще -- я запомнил их выражения лиц. Они смотрели на нашу мебель, как
  голодные сироты -- на господскую елку. Кто-то из них сразу же потянул
  бархатную гардину, она захрустела, оторвалась и чекист... Бросил ее куда-то
  назад с криком:
   - "Примите кто-нибудь. И давайте мешки. А то -- не хватит!"
   В следующий миг дядя Арнольд подхватил меня на руки и с силой бросил
  прямо в окно с криком:
   - "Беги, Клаус! Они всех перебьют!" -- грохнул выстрел.
   В следующий миг я с головой провалился в высокий сугроб, выбрался из
  него и побежал, что есть сил, а за мною все хлопали и хлопали выстрелы.
   Когда я упал в снег, совсем обессиленный, я понял, что из меня течет
  кровь. Я немного порезался, вылетая через застекленное окно, и теперь у меня
  чуток кровило со лба и щеки. Я не знал, что мне делать и... Я вернулся
  назад. Кружным путем. Под утро.
   Я вернулся, чтоб услыхать, как кричат мама и Аннхен. И фрау Краузе. И
  ее дочь Паула. И фроляйн Мильх...
   А я лежал в снегу и все это слушал и -- ничего не мог сделать. Я даже
  не умел стрелять -- потому что мне в ту ночь было лишь десять.
   Потом... Чекисты уехали,