несли "мироточивую и
  нерукотворную Богородицу". Люди мои по очереди вставали на колени и
  причащались пред ней, чтоб Матерь Божия даровала всем нам Святость и Чистоту
  наших помыслов.
   У врат церкви стоял мой отец, моя милая матушка и старшие братья. Мама
  расплакалась, облобызала меня, братья с чувством били меня по плечам и
  обнимались со мной на прощание. Каждая из знатных семей по негласному мнению
  обязана отправить одного из мужчин в Палестину. Только вот... Не
  возвращается назад почти что -- никто. Поэтому братья мои столь крепко
  обнимали меня и невольно шептали, виновато пряча глаза:
   - "Ты... Не думай. Ты -- не волнуйся. Дите твое унаследует все твое
  состояние до последнего су! Спасибо тебе, Александер!"
   Последним подошел мой отец. Он был совсем крохою, когда дед оставил
  его, уходя в Землю Обетованную. Поэтому отец с чувством Благословил меня на
  Правое дело и, роняя слезу, громко вымолвил:
   - "Я сам вырос без батюшки и знаю... Ни о чем не тревожься, не думай.
  Сын твой вырастет самым любимым из моих сыновей. Не внуков, но -- сыновей.
  Меня самого твой прапрадед растил вместо сына. Обещаю тебе отплатить Долг
  перед дедом -- сторицей"!
   При словах сиих снова весело запели колокола, бабы взвыли, провожая
  своих мужиков, нагнанные священники, да всякие служки запели, перекрикивая
  их "Аллилуйя!", "Осанна!" и "Славься Господи!"
   По отрядам прошелестела команда