и во взгляде математика почему-то ясно
  читался ужас. Не удивление, не вопрос, а именно ужас - темный, глубокий,
  непреодолимый.
   - Что? - спросил Вязников, с трудом разлепив губы. - Что случилось?
   - Ничего особенного, - махнул рукой Антон, усаживаясь в кресло. - На
  шкафу статуэтка Дон-Кихота стояла. Гипсовая. Сто лет стояла и вдруг упала.
  Ерунда, я ее давно хотел выбросить... Так о чем мы с вами? Да, вспомнил. Вы
  сказали: "Дышать стало легче". Вы имели в виду Митрохина?
   - Я имел в виду Митрохина, - повторил Вязников, глядя на Антона, как
  кролик на удава.
   - Объясните, пожалуйста, - предложил Антон. - Мы сейчас не в
  официальной обстановке, вы мой гость, можете говорить все, что считаете
  нужным. Митрохин был плохим человеком, вы это хотели сказать?
   - Можно подумать, что вы сами этого не знаете, - буркнул Вязников,
  перестав наконец глядеть Антону в глаза и переведя взгляд на трещину в
  потолке, которую Света уже дважды безуспешно замазывала краской. - Вы же со
  всеми несколько раз говорили, не могли не услышать...
   - Что? - нахмурился Антон. - Ничего такого страшного я о Митрохине не
  слышал. Просто вы к нему несправедливы, поскольку неравнодушны к его жене.
  Теперь - вдове.
   - Несправедлив! - усмехнулся Eязников. - Несправедлив к человеку,
  который крадет чужие научные идеи! К человеку, который добивается женщины с
  помощью шантажа! К человеку, выгнавшему из дома собственную мать, потому что
  ему нужна была ее комната!