делает с человеком газ, все равно испещренное морщинами
  конопатое лицо, синеватые губы показывали, что и при жизни старик был не
  красавец. Жидкие прядки длинных волос ютились на почти лысой голове. От
  истощения лицо удлинилось, щеки ввалились настолько, что почти касались друг
  друга изнутри, и старик походил на упыря из фильма ужасов. Губы едва
  просматривались, обе были покрыты вертикальными морщинами, что напомнило
  Миллеру о высохших останках головы из бассейна Амазонки, у которой губы были
  сшиты. Довершали картину два бледных зубчатых шрама по обеим сторонам лица,
  протянувшиеся - один от виска, другой от уха - к углам рта.
   Мельком взглянув на покойника, Брандт задернул простыню, кивнул стоявшему
  позади санитару, отступил. Тот толкнул носилки в фургон, запер и пошел к
  водителю. "Скорая" уехала, толпа под окрики сержанта: "Уходите, все кончено.
  Нечего больше смотреть. Вам что, пойти некуда?" - стала рассасываться.
   Миллер посмотрел на Брандта и поморщился.
   - Зрелище не из приятных.
   - Верно. Эх, бедняга. А для тебя здесь ничего нет, так?
   - Исключено. Как ты говоришь, такое случается на каждом шагу. Люди мрут
  по всему миру, а никому и дела нет. Тем более, когда убили Кеннеди.
   - Эх вы, журналисты, - усмехнулся Брандт.
   - Давай посмотрим правде в глаза. Кеннеди - вот о чем хотят читать люди.
  Они и покупают газеты.
   - Ага. Ладно, мне пора в участок. До встречи, Петер.
   Они снова пожали друг другу