подарками или благодеяниями, многих завоевал счастливым
  случаем, многих других взял дерзкими уловками или искусством
  осады, а некоторых соблазнил изощренно-точными психологическими
  уловками.
   Что делает его прототипом всех соблазнителей? Техника?
  Страстность? Жеребчик в штанах (как сказал Барби д'Орвиль)? Был
  ли он энциклопедистом чувственной любви? Сексуальным атлетом?
  Были ли уловки и хитрости его техники соблазнения столь
  неотразимы? Была ли это напряженность, с которой он проводил, а
  потом и описывал свои реальные и мнимые соблазнения? Или у него
  были совершенно новые идеи в той области, где неустанный
  исследовательский дух человечества так плачевно пасует?
   В одном из введений к воспоминаниям, в апологии
  двенадцатитомной апологии, он объявляет, что писал мемуары не для
  славы, а как сатиру на самого себя. Несмотря на пылающую
  чувственность, его нельзя назвать чувственным человеком, так как
  из-за чувственных удовольствий (которые, тем не менее, были
  главным делом его жизни) он не забывал свои обязанности, когда
  они у него были. Он был неутомимым любителем, но не
  профессиональным любовником или соблазнителем.
   Он не так экстравагантен, как Сафо или некоторые друзья
  Сократа. Его методы не столь ударны, как у маркиза де Сада. Он
  менее утончен, чем Шодерло де Лакло в романе "Опасные связи".
  Несмотря на мгновенно возникающие