ртсобраниям,
  по буфету в нашем паршивом НИИ. Девяносто рублей зарплата, мать твою.
  Младшему научному сотруднику больше не полагалось. А старшего не давали,
  мешала пятая графа. В партию вступил, а все равно не давали. Диссертацию
  дважды завернули... Коммуналка на Трифоновке, вонючий подъезд, в котором
  вечно кто-то пил, а потом блевал у батареи, индийский чай со слоном и
  финский сервелат в заказах на Седьмое ноября....Ну спрашивается, что я там
  забыл? Двадцать лет успокоиться не могу, потому и не еду туда в качестве
  богатого иностранца. Боюсь. Ну скажи, чего мне неймется? Отличный дом, денег
  - завались, сын Сережка закончил Кембридж, процветает, фирму свою открыл в
  Тель-Авиве. Внуков двое, чудесные детки, умные, с хорошей хваткой. Только
  по-русски не говорят. По-английски и по-французски болтают, засранцы
  малолетние, а по-русски - ни слова. Зачем им? Они здесь родились. Иврит их
  родной язык. Так-то, братец кролик.
   Натан Ефимович тяжело вздохнул, потрепал зверька за ухом, вытащил руки из
  резиновых нор, стянул перчатки, снял маску. К боксу примыкала небольшая
  комната отдыха. Журнальный столик, пара кресел. Бренер тщательно вымыл руки,
  облил кисти дезинфицирующим раствором, достал из кармана белого халата
  серебряную плоскую фляжку, уселся в кресло, хлебнул коньяку прямо из
  горлышка, закурил и тихонько фальшивым, скрипучим тенорком стал напевать
  себе под нос:
   После дождичка небеса просторны,