ка
  постоянных слушателей, дюжина мальчиков от пятнадцати до двадцати. Из них
  только двое были студентами университета, остальные учились либо в школе,
  либо в ремесленных училищах. Карл был самый старший, самый умный. Его не
  перебивали. Ему внимали, открыв рты, как голодные воронята. И падали в эти
  жадные клювики вкусные питательные червяки бредовых идей.
   Мальчики, взбудораженные гормональными бурями полового созревания,
  томимые переизбытком тестостерона в крови, были счастливы сбиться в стаю.
  Стая давала сладкое чувство общности и в то же время - особости,
  исключительности.
   Дальше разговоров пока не шло. Стайка подростков еще не оформилась в
  нечто серьезное, жуткое, кровавое. Старинный и вечно юный бред уничтожения
  еще только пульсировал в глупых головах берлинских мальчиков. Слоился
  табачный дым, шипели сардельки на жаровне, пузырчатой мутной пленкой оседала
  пивная пена на толстобоких кружках, юные глаза наливались кровью, лоснились
  от пота и пива почти детские, но уже не человеческие лица.
   - Все дерьмо. Надо навести порядок. Великая немецкая нация разъедена
  буржуазно-еврейско-американской заразой. Надо спасать нацию. Надо удалить
  стерильным скальпелем раковую опухоль сионизма. Пора покончить с прогнившей
  слюнявой христианской моралью. Сколько денег уходит на всяких там дебилов,
  инвалидов, психов и прочих уродов! Нация не должна их кормить. Нация не
  должна их жалеть. В печь их всех, а пепел