о дальше? Ты хоть чаю глотни горячего. А хочешь, я тебе щей
  налью? Только что сварила.
   - Нет, - Ольга отрицательно замотала головой, - нет, не могу я ничего
  есть. И пить не могу. Окошко приоткрой, покурим, пока Лизавета спит. Как
  было на самом деле, никто не видел, - Ольга нервно передернула плечами и
  глубоко затянулась, - все известно только с ее слов, а она ничего не помнит.
  Так вот, она сама вытащила Митю из петли...
   - Подожди, - перебила Лена, - но ведь у Мити рост сто девяносто, и весит
  он порядочно, не худенький. А Катя, насколько я помню, девочка-дюймовочка,
  она его в два раза легче и ниже на три головы.
   - Да, она говорит, это было очень трудно. Но она не могла оставить его
  так, надеялась, вдруг еще жив... Нет, ты не думай, я сейчас нормально
  соображаю. Я понимаю, в жизни бывает всякое, но вот так, ни с того ни с
  сего, даже записки никакой... А главное, Митя всегда считал, что
  самоубийство - страшный грех, искренне считал. Это, конечно, для милиции не
  довод, но Митюша крещеный, православный, к исповеди ходил, причащался.
  Редко, правда, но все-таки... А теперь я даже заочно отпеть его не могу,
  самоубийц не отпевают. Любой грех можно замолить - только не этот.
   У Ольги были темные круги под глазами, рука с потухшей сигаретой мелко
  дрожала.
   - Он забегал ко мне около месяца назад, - тихо сказала Лена, - у него
  было столько планов, рассказывал, что написал пять новых песен, вышел на
  какого-то