глаза; потом послышалось хлопанье крыльев, и осталась только
  темнота. Где-то заквакала лягушка-бык, поднялся легкий ветерок, и Джордж
  Уильямс, сидя в одиночестве, наконец осознал ужасную правду о себе: он
  доживал свое время в этом глупом веке. Ничто по-настоящему не имело для
  него значения с того памятного дня в 1963 году.
  
  Но было и другое время. При Джеке Кеннеди тысячи молодых людей вступали в
  корпус мира и еще тысячи съезжались со всей страны разделить трудности
  управления этой страной с президентом, который говорил на их языке и
  разделял их надежды. То было время, когда Вашингтон бурлил энтузиазмом
  умных и целеустремленных молодых людей, когда был улажен карибский кризис,
  когда негры были близки к получению самого необходимого права в Америке -
  права голосовать, - и, черт возьми, кто знает, чего могли мы добиться? Кто
  знает?
  
  И спустя десять лет Уильямс вновь ощутил себя юным, полным радужных надежд,
  воскресив в памяти те волнующие дни, когда он твердо верил, что будущее
  принадлежит молодым, когда президент говорил им с заснеженной
  инаугурационной трибуны: