...
   Как ни странно, жалости по всей этой сказке, - а для вчера еще нищего
  следователя и кабинет, и секретарша, и усадьба были сказкой, - не было.
  Жалко было другое: Черяга уже ощутил себя человеком, который делает
  большое и нужное дело. Он был полководцем маленькой, но эффективной армии,
  защищавшей ахтарское княжество от набегов враждебных половцев,
  губернаторов и федеральных властей. И вдруг оказалось, что полководец в
  глазах хана Извольского стоит не больше ломаного гроша. И когда еще в
  самом начале разговора Черяга сказал, что может и уволиться, Извольский
  улыбнулся презрительно. "Подумаешь, - сказал он, - один попугай сдох -
  другого купим".
   И еще было очень жалко мать. Матери было шестьдесят пять лет, и
  шестьдесят четыре с половиной из них она прожила в соседнем Чернореченске
  - маленьком угольном городке, где родился и вырос и откуда уехал в Москву
  Денис. Дочка ссыльного поселенца, все, что она видела с девяти лет, - это
  работа на военном заводе, замужество, вечно пьяный муж-шахтер, оставивший
  ее вдовой в тридцать семь лет, ранние хвори и, шесть месяцев назад,
  нелепая смерть младшего сына, выбившегося в бригадиры местной группировки,
  чей глава был вскоре убит не без участия Дениса Черяги. Теперь мать
  лечилась в Израиле, выбранном за изобилие русскоговорящих врачей, и должна
  была вернуться в Россию через четыре дня. Было очень горько думать, что
  матери придется возвращаться не в новый