ушла
  душным августовским вечером восемьдесят третьего года и почему до сих пор не
  вернулась.
   Через восемь лет после ее исчезновения, уже работая в газете, я однажды
  воспользовалась представившейся оказией - юбилейным интервью с высоким
  милицейским начальством, - поинтересовалась, что сталось с делом Натальи
  Русаковой, и узнала, что оно благополучно закрыто и отправлено в архив. Как
  говорится, следствие окончено - забудьте. При этом мне популярно, почти
  по-дружески растолковали, что Наташино дело безнадежно. Подполковник, с
  которым я имела доверительную беседу, честно признал, что судьба пропавшей
  девушки (а для него она была абстрактной девушкой, одной из многих) вряд ли
  когда-нибудь прояснится, а если это и произойдет, то только по чистой
  случайности.
   - А что вы хотите? - разоткровенничался тогда этот высокий милицейский
  чин. - С пропавшими без вести всегда так было. Если не отыщутся по горячим
  следам, считай, никаких шансов. Уж поверьте моему опыту. - И, спохватившись,
  добавил:
   - Но вы про это лучше не пишите, все-таки тема не юбилейная.
   Я уныло согласилась: как-никак интервью было приурочено к Дню милиции. Но
  это вовсе не значило, что я смирилась с Наташиным исчезновением. Я не могла,
  подобно милиции, "сдать ее в архив", что было бы равносильно предательству,
  я то и дело мысленно возвращалась в тот тихий вечер, когда она в последний
  раз прошла через наш двор со своей неизменной скрипкой, нырнула в арку, за
  которой монотонно