х. Потом обсыхал в горных пещерах. И воображал, что мне
  являются видения. Я был счастлив среди этих гор. Господу было угодно, чтобы
  я увидел их снова. Бог милостив. И добр.
   Луна исчезла. Снова навалилась тьма.
   Начался крутой спуск. Лес поредел, и вдали, еще едва видные, показались
  одинокие телеграфные столбы - черные копья на фоне серой ночи. Дорога
  выровнялась, расширилась и слилась с вырубкой, полоса которой разделяла
  лесной массив. Плоская безжизненная равнина, внезапно возникшая посреди
  бесчисленных горных круч и лесных чащоб.
   На вырубке, теряясь во тьме, стоял поезд. Неподвижно, но не безжизненно.
  Из трубы паровоза широкой спиралью вился дым, медленно уплывая в ночь.
   - Когда-то, - сказал молодой священник, - фермеры пригоняли сюда овец,
  привозили урожай. Отец рассказывал, что у них вечно возникали ссоры - даже
  до драки доходило, когда начинали выяснять, кому что принадлежит. Такие тут
  забавные случаи бывали... Вот он!
   В черноте ночи сверкнул луч фонарика. Он дважды описал круг и
  остановился: теперь тонкая ниточка света била прямо в последний вагон.
  Священник в рабочей одежде вытащил из кармана миниатюрный фонарик, вытянул
  руку и ровно на две секунды нажал на выключатель. Отраженный от лобового
  стекла луч на мгновение осветил маленькую кабину. Молодой бросил украдкой
  взгляд на лицо брата-монаха. Он увидел, что его товарищ закусил губу:
  струйка крови текла по губе