е и подбородку, теряясь в коротко остриженной
  седой бороде.
   Молодой подумал, что лучше промолчать.
   - Подъезжай к третьему вагону. Другие развернутся и начнут разгружаться.
   - Знаю, - ответил шофер. Он медленно повернул руль вправо и подвел машину
  к третьему вагону. К грузовику подошел машинист в комбинезоне и кожаной
  кепке. Молодой монах открыл дверцу и спрыгнул на землю. Мужчины посмотрели
  друг на друга и обнялись.
   - Без сутаны тебя и не узнать, Петрид. Я уж забыл, как ты выглядишь.
   - Э, да перестань. Четыре года из двадцати семи - это разве срок?
   - Мы тебя редко видим. Все у нас об этом говорят. Машинист убрал свои
  большие загрубевшие ладони с плеч монаха. Из-за туч снова показалась луна и
  осветила машиниста. У него было суровое, энергичное лицо скорее пятидесяти,
  чем сорокалетнего человека, изборожденное морщинами, как это бывает, когда
  кожу постоянно дубят ветер и солнце.
   - Как мама, Аннаксас?
   - Нормально. Слабеет, конечно, с каждым месяцем, но пока что держится.
   - А твоя жена?
   - Снова беременна и уже не смеется. Все ругает меня...
   - И правильно. Так тебе и надо, похотливому козлу! Я могу только еще раз
  повторить: уж лучше служить церкви, - засмеялся священник.
   - Я передам ей твои слова, - улыбнулся машинист. Оба помолчали, потом
  молодой произнес:
   - Да-да. Обязательно передай.
   Он включился в работу, закипавшую у товарных вагонов. Тяжелые двери
  сдвинули, внутрь повесили