д этой раскормленной клушей, закусила губу и
  пошла прочь.
   - Да не торопись, киска, жужжи сюда мухой, чего сладкого дадим! - хрипло
  выкрикнул Корзун, по кличке Муха, был он мальчиком на посылках, бегал за
  водочкой и сигаретами для Бодуна и приговаривал постоянно: "Мухой слетаю".
  За что и стал Мухой.
   Лена замерла, развернулась, выдохнула резко: - Соси сам, недомерок... - и
  пошла дальше, легкая, стремительная, будто недоступная ни их пониманию, ни
  их похоти.
   Компания на миг оцепенела от такой наглости. Муха вопросительно глянул на
  Бодухина: - Бодун, за такую борзоту пусть ответит.
   Тот безотрывно смотрел на стройные загорелые ноги, лакомо причмокнул
  толстыми, как у негра, губами... Был он уже крученный жизнью парниша, только
  две недели, как перестали таскать по следователям: так же, втроем, трахнули
  они малолетку-скрипачку из соседнего двора. Он бы и сел, и потянул с
  пацанами групповуху, если бы нутро оказалось похлипше, а так: девка та
  вышла-таки без мамашки то ли в магазин, то ли еще куда, Корзун с Гнутым
  давно ее припасали, взяли в "коробочку"; Бодун спокойно подошел, вынул из
  сумки дешевую китайскую Барби, пузырек, вытащил притертую пробку и, не
  торопясь, вылил соляную кислоту кукле на голову. Девочка с ужасом смотрела,
  как плавятся волосы, как морщится и чернеет разрисованное личико, а тот
  произнес только, едва разлепляя толстые губы: "Если мамашка твоя заяву не
  заберет из