ституте каком-нибудь научно-завернутом. И делать ни
  фига не нужно, и съезды-выезды, и булка с хорошим куском масла, а то и с
  икрой сверху. Но времена изменились, и остались эти задницы не при делах и
  злы на всех, особливо на родителей, которые их не на то место усадили. И
  делать ничего органически не способны, а жаба ест: их ровесники кем-то
  стали, а он все сидит ученит да на папашкином "жигуленке" семьдесят второго
  года выпуска на дачку с грехом пополам ездит...
   - Чего у него там пополам?
   - Не вяжись к словам.
   - Ленка, тебе сколько лет? - удивленно приподняла брови Настя.
   - Восемнадцать скоро, а то не знаешь.
   - Вот я и думаю...
   - Да нет, не сама я такая разумница, я же в агентстве третий год кручусь,
  а девки разные, чего только не наслушаешься. Та с этим живет, та-с тем...
  Интересно же.
   - Погоди, но научные работники - это оч-чень давно.
   - Ну. Лет десять назад. А то и двенадцать. Но у нас и ветераны есть:
  одной двадцать восемь, а она дефилирует - упасть не встать!
   - Алька!
   - Чего?
   - ЕСЛИ бы не выкармливала тебя с соски, как щас врезала бы!
   - За что? - искренне удивилась Лена.
   - Ве-те-ра-ны... - сымитировала Настя.
   - А... - Девушка покраснела, прыснула в ладони, подняла лицо. - Ну я же в
  другом смысле.
   - Двадцать восемь - это, по-твоему, старушка?
   - Нет, просто... Насть, ты чудо как хороша, я всегда хотела быть на тебя
  похожей.
   - Ладно, не подлизывайся.