шла, а под такое дело чего ж свои грехи на безответного не списать?
  Закрутилась машина...
   Пока суд да дело, Олька, хоть самой тяжко, за него переживала. Хлопотала,
  по начальникам всяким ходила. Без пользы. Срок навесили. План ведь, он и в
  суде был план.
   Олюня ждать обещалась.
   Одно сложилось: Сашка этого все же приземлили. Уж очень ему условно
  вытягивали кореша, да все бабы на поселке взбеленились, пришли чуть не
  демонстрацией к суду. Дали трешник. Смешно... Ему, Коляну, за два поломанных
  носа - трешник, и этому гниде за убийство девчонки неродившейся да за бабу
  насмерть покалеченную - тоже. Аффект, как там адвокатишка выражался.
  Состояние сильного душевного волнения.
   Ну да он, Колюня, тоже не в слабом волнении остался. На всю жизнь. Не
  досидел тот Сашок свой трешник.
   Уперся Колям, на работу болт забил, рогом на всех вертухаев пер, как
  чумной, - все затем, чтоб в братву прописаться. Крутым стал. Еще срок
  прицепом взял. Бился, а через два годика на ту зону, где Сашок стружку гнал,
  перевелся.
   Разбирался сам, без свидетелей. Вспоминать не хочется. Почуял тот Сашок,
  что баба чувствует, когда ей живот уродуют. Ой как почуял! Потом он этого
  козла тряпичного под пресс уложил. Записали: несчастный случай. На зоне, там
  тоже свои показатели были и свой план.
   Вот такая вот история.
   Олюня его так и не дождалась. Угасла, как ему написали, от недуга
  какого-то женского.