операции.
   Эту фразу он произнес трижды, последовательно меняя частоту. Закурил.
  Замер, откинувшись на спинку сиденья.
   Он еще раз прокачивал принятое решение. Все правильно. Если за девкой
  кто-то стоит, этот кто-то так или иначе проявится. Вот тогда можно будет с
  легким серд--цем доложиться Лиру: так, мол, и так, против нас работают
  профи. Для него. Краса, это было бы лучше всего: в играх профессионалов он
  чувствовал себя как карась в пруду. Лир и подавно. Ну а если девка блефует
  или действует на свой страх, то Шалам выдавит из нее все, что она знает.
  Было в Шаламе... было в нем что-то бесконтрольно-звериное; когда он чуял
  близкую кровь, ноздри его трепетали, лицо приобретало какую-то
  отрешенность... Жертвы чувствовали это кожей, выражение лица Шалама пугало
  их даже больше, чем предстоящая боль. А уж он-то, Крас, знал: настоящая боль
  развязывает любые языки.
   Пожалуй, мужчина боялся бы своего слугу, ведь зверь способен на все.
  Боялся бы, если... в себе он чувствовал зверя, рядом с которым Шалам был
  просто беспородной дворовой шавкой. Зверя, опаснее, беспощаднее которого
  нет.
   Он снова прикрыл глаза. И будто наяву, увидел девчонку - нагую,
  связанную, распятую, беззащитную перед его желанием. Перед его любым
  желанием. Сглотнул слюну, притронулся к лицу, чувствуя, как наливается
  кровью, пульсирует шрам.
   Все люди - звери. А это означает только одно: