м в ванной, в самом дальнем углу, мешок с цементом, а
  кафель на полу свежеукладенный. Швы новенькие, только застыли. И
  чистенькие, как после "Комета". Я, думаешь, только в белье копался? Под
  кафелем труп. В полу. Зуб даю! - Голос напарника, несмотря на "Мартини",
  тверд, как зрелый грецкий орех. - Плохо, крови нигде не заметил, хотя если
  его придушили кушачком от халатика, то крови и не будет.
  
  - Прятать покойника у себя в хате? - возражаю я, - это не эстетично. Запах,
  насекомые... Опять таки по суеверным причинам.
  
  - А куда его еще девать? Из хаты не вытащишь, внизу тетка на вахте сечет,
  охранники по двору ползают. А цементик и запахи проглотит, и червячков и,
  тем более, суеверия.
  
  Мы сворачиваем с правительственной трассы на заброшенную улочку и через
  минут пять швартуемся возле родного отдела, огороженного высоким забором с
  незатейливыми рисунками и надписями, типа "Скажи наркотикам - нет!". Вдоль
  забора фланирует постовой Егоров, отпугивая любителей рисования
  автоматическим оружием и матерными выражениями, в которых необыкновенно
  силен. В дверях сталкиваемся с представителем южных народов, сержантом
  Гасановым