охо сочетается с ярко-бордовым шелковым халатом, в
  который облачен субъект. Особенно учитывая, что халат женский.
  
  - Это свои, - сообщает первый второму, по-прежнему улыбаясь.
  
  Я приглядываюсь и понимаю в чем секрет его улыбки. У него просто лицо
  такое. Зеркало души. Открытое и приветливое. Как врезали чем-то тяжелым,
  так и осталось.
  
  Второй не опуская обреза, проводит тщательный фейс-контроль и, узнав
  знакомые черты Жориного лица, удовлетворительно хмыкает.
  
  Георгий, не дожидаясь приглашения, по-хозяйски проходит в комнату, я,
  естественно, за ним. Никакой прописанной старушкой не пахнет, зато в
  наличии коробки с оргтехникой, аккуратно составленные в углу, рядом с
  корявым диваном времен пролетарской диктатуры. В противоположном углу
  горкой свалены какие-то шмотки - шубы, кожаные куртки, дамские сапожки...
  И, в принципе, можно хоть сейчас кричать: "Руки в гору!", но у напарника
  иные планы. Он присаживается на бабушкин диван и оттопыренным мизинцем
  указывает питекантропам на меня.
  
  - Это Джорж... Он глухонемой...
  
  О-ба!!! У меня перехватывает дыхание. Спасибо тебе, Жора, спасибо,
  сердешный. Чего я тебе плохого