виду, Таня. Позвольте я вас познакомлю, господа. Вот, извольте любить и жаловать - моя давняя неразделенная и безнадежная любовь Татьяна Андреевна. А это, Танечка, самые лучшие сыщики Санкт-Петербурга...
   Татьяна Андреевна смотрела на Петрухина большими серыми лучистыми глазами. В глубине этих удивительных глаз скрывалась тревога. И голос у нее тоже оказался тревожным, волнующим.
   - Очень приятно, - сказал Дмитрий Петрухин. Он был несколько огорошен вызывающей красотой женщины. И она это видела. А он видел, что она это видит. Это было не очень приятно: опер должен уметь скрывать эмоции.
   Брюнет тем временем представил Купцова. Потом он сказал:
   - Господа сыщики, у Татьяны Андреевны есть проблема, заниматься которой милиция не хочет... нужно помочь женщине. Как - возьмемся?
   - Попробуем... если Татьяна Андреевна расскажет нам о своих неприятностях.
   - Расскажу, - ответила Татьяна Андреевна и тряхнула головой. Темно-каштановые, с темным металлическим блеском, локоны метнулись беспокойно.
  
  Татьяна:
  
   Мои неприятности... если можно назвать ЭТО неприятностями... мои неприятности начались еще в апреле. С телефонного звонка. С глупого телефонного звонка. Уровень глупости граничил с идиотизмом... так мне казалось тогда. Был вечер. Замечательный апрельский вечер. Было очень тепло, тихо, по Неве плыл лед. Я стояла у окна и смотрела на этот лед. Мне было очень хорошо. Хорошо и спокойно на душе. В гостиной Николай с Валеркой играли в шахматы, и я слышала их голоса сквозь приоткрытую дверь. Валерка выигрывал партию за партией... легко. И кричал мне:
   - Ма, а я опять дядю Колю сделал! Уже четыре-ноль!
   - Не ври, - ответил Николай. - Три-ноль... Сделал он, понимаешь...
   - Нет, четыре! Нет, четыре!..
   Мне было хорошо. Мне казалось, что так будет всегда. И даже будет еще лучше. По