о доносились голоса - чекисты и
  понятые разбрелись по комнатам просторной квартиры, переговаривались,
  опрашивали горничную, с шумом сдвигали мебель. Где-то что-то уронили
  и, кажется, разбили. А Белявская все сидела, привалившись к груде
  бархатных расшитых подушек, вялая и безучастная к происходящему. Будто
  впала в оцепенение.
   И так же неподвижно стоял в дверях гостиной красноармеец с
  винтовкой, в непомерно широкой и длинной шинели, с красным бантом на
  груди.
   Вот он повел глазами по сторонам, переступил с ноги на ногу,
  шагнул к роялю и осторожно присел на край круглого полированного
  табурета. Поглядел на хозяйку дома, откинул полу шинели, полез в
  карман и вытянул цветастую коробку из-под ландрина.
   Вскоре в воздухе растекся острый запах махорочного дыма.
  Белявская судорожно сглотнула. В ее доме никогда еще не курили
  махорку.
   Уголком глаза она видела: человек в шинели аккуратно стряхивает
  пепел с самокрутки в подставленную ладонь; докурив, в пальцах погасил
  цигарку, сунул ее в карман шинели. При этом лежавшая у него на коленях
  круглая жестяная коробка упала, табак рассыпался по зеленому
  текинскому ковру, который только вчера так тщательно выбила во дворе
  горничная Полина.
   Появление чекистов, обыск, томительная неизвестность, собственная
  беспомощность, досада, злость - все это навалилось