ий оставался атеистом, его вера была лишь попыткой что-то понять в
  собственной душе. Творец для него - лишь некий символ, обращаясь к которому
  он пытался углубить свои сугубо атеистические представления о человеке и его
  сути. Вы понимаете?
   - Нет, - сказал Виктор, и Аркадий опять ощутил глухое раздражение. Если
  Хрусталев своими репликами заставит Чухновского замолчать - а это вполне
  может произойти, - тайну смерти Подольского они никогда не раскроют.
   - Нет? Ну...
   - Продолжайте, - кивнул Аркадий. - О чем вы говорили с Подольским тогда
  и о чем - впоследствии?
   - И тогда, и впоследствии - об одном и том же. О душе человеческой. О
  том, сколько у каждого человека может быть духовных сущностей. Его
  интересовало, как религия - ясно, речь шла только об иудаизме - относится к
  возможности замены души у конкретного человека. Сначала речь шла о... как бы
  это сказать... спонтанном явлении, что ли. Вдруг вы теряете свою душу и
  приобретаете чужую. Становитесь другим человеком? Или остаетесь собой, но
  только изменяете прежним целям и принципам?
   - В христианстве, - пояснил Подольский, впервые перебив раввина, - это
  называется одержимостью дьяволом. Но в иудаизме нет такого понятия - Дьявола
  не существует по определению.
   - Совершенно верно, - сказал Чухновский. - Сначала я не понимал
  истинной цели таких разговоров. Я думал, что Генрих Натанович искренне хочет
  приобщиться к вечным ценностям... Я рассказывал ему о ТАНАХе, о Синайском
  откровении,