ать через неделю.
  Профессиональная, понимаете, необходимость. Я вам плачу за три часа каждый
  день, каждый час - двести баксов. Вот вам за первые два дня задаток - и
  начинаем.
   И вытаскиваю из кармана столько зелененьких, сколько бедняжка за всю свою
  жизнь только в кино видел. Старичок глядит на меня так, словно через неделю
  меня пошлют киллером в Древний Рим.
   * * *
   Вот вечером я возвращаюсь от профессора, и я усвоил от него столько новых
  слов, сколько я не усваивал с семи лет, когда на моих глазах дядя Коля вдруг
  начал выражаться насчет своей супруги, а Асмодей в это время приходит с
  рынка с целой корзинкой продуктов и ставит для меня в духовку пиццу, а себе
  отваривает сосиски, и мы садимся наполнить себе брюхо.
   Надо сказать, я непривередлив в еде, но тут запах этих сосисок, срок
  годности которых истек еще при Хрущеве, нехорошо на меня действует, и я
  начал орать.
   - Слушай, у тебя потрясающие вкусы. Что ты все время гадость какую-то в
  рот суешь? Как ни купишь водку - так поддельная, если чебурек - так с
  собачатиной, вот теперь сосиски! Это ж отрава!
   - Самая вкусная пища, - объясняет Асмодей, - это та, в которой больше
  греха. Я, конечно, не знаю, как тебе на вкус эти креветки, которые ты жрешь,
  но только в них всего-то и греха, что порция на двадцать граммов меньше
  положенного. Что же касается того чебурека, то меня, во-первых, обсчитали,
  во-вторых, мясо для него было украдено,