а, с обломанными ногтями и рваной раной на шее.
   Несколько ребят спустились вниз, и Сережка пнул труп ногой.
   - Зря собаку убил, - сказал Сережка, - хороший был пес.
   Мертвые глаза Астафьева были широко открыты, и в них отражались черные,
  подсвеченные прожекторами облака.
   Я встал с колен и брезгливо отряхнул брюки.
   - Займись этой падалью, - приказал я Сережке, - да смотри, чтоб никто его
  не нашел.
   * * *
   Через пять минут я поднялся в свой кабинет.
   Что и говорить, на душе у меня было погано. Нет, против мокрых дел я
  ничего не имею. Тот не мужик, кто хоть раз в жизни кого-то не замочил.
  Заработал - получи маслину в лоб. Но Астафьев, по моим подсчетам, этого дела
  еще не заслужил. Даже несмотря на свои амуры с ментовкой. Фирма по
  обналичке, конечно, принадлежала ему. Но кидать-то моих подопечных он не
  собирался - налоговая полиция арестовала счет взаправду. И вообще решать его
  судьбу должен был я, а не какой-то поганый пес.
   В кабинете выпивали Асмодей и парочка местных шишиг. При моем виде шишиги
  сгинули.
   - Ты чего грустишь, Асмодей, - осведомился я, бросаясь в кресло. Красивый
  у меня бес. Черты лица настолько правильные, что хоть убей не разберешь:
  мужик или баба. А грудка большая, что твой футбольный мячик.
   - Шариф, а Шариф, - робко осведомляется Ас-модей, - а может, подпишешь?
  Мне ведь голову открутят без этого договора.
   Я протягиваю руку, и с гобелена, изображающего сбор