а­ет
  подробностями!
   -- Не обременяйте вы себя, Пал Палыч... Мне так и так хана.
   Знаменский снова включает диктофон и стремительно задает вопросы:
   -- Итак, он упал, а вы сразу ушли?
   -- Да.
   -- Тихо-мирно потопали себе дальше?
   -- Да. Такой вот подлец перед вами.
   -- А сегодня, одиннадцатого сентября, вдруг приспичило пока­яться?
   -- Я больше не мог. Мысль, что за мое преступление сидит невиновный...
   Знаменский перебивает:
   -- Да если вы сразу ушли, Василий Сергеич, откуда вам знать, что
  пристававший к вам человек умер, что кого-то арестовали!
   -- Да парень уже месяц со мной в камере.
   Знаменский поражен. Верить? Не верить? Нажимает кнопку вызова конвоира.
   -- Будьте добры, список содержащихся в тридцать первой камере.
   Дожидаясь списка, меряет шагами следственный кабинет.
   -- Бурное утро... Сюрприз за сюрпризом.
   -- Такая уж моя злая судьба, -- после долгой паузы шепчет Тобольцев.
   Возвращается конвоир. Да, задержанный по подозрению Холин сидит с
  Тобольцевым.
   -- Подследственного отправите отсюда в другую камеру.
   -- Переселяете меня?
   -- По одному делу вместе находиться нельзя.
   Тобольцев выпрямляется, вытягивается в струну. Вялости как не бывало.
   -- Разве Холина не выпустят? -- вскрикивает он. -- Как же это: я
  признался, а его не выпустят?