Визе"... однорукий. Он лежал с
  ножевым ранением в больнице на Стромынке. Посмотрел на меня умными глазами и
  очень любезно объяснил, что пырнули его свои же блатные друж­ки, но он
  надеется выздороветь. А когда выздоровеет, то сочтется с кем надо без моей
  помощи. И он таки, наверное, счелся. Хвати­ло одной руки!
   -- Рассказываешь, как о первой любви, -- хмыкает Томин.
   -- Да ведь и сам помнишь первого задержанного.
   -- Увы. Ma-аленький такой спекулянтик. До того маленький, до того
  хлипкий и несчастный -- прямо неловко было вести в милицию. Я вел и очень,
  очень стеснялся... пока в темном переулке он не треснул меня промеж глаз и
  не попытался удрать. И так, знаете, резво...
   -- А мне поначалу доверяли такие крохи, что и вспомнить нечего, --
  вздыхает Кибрит. -- Знаешь, Пал Палыч, когда-то ты казался мне удивительно
  многоопытным, почти непогрешимым! С тех пор въелась привычка величать по
  имени-отчеству.
   -- Между нами, первое время я и себе казался многоопытным. Не сразу
  понял, что за каждым поворотом подстерегает неожи­данность. За любым.
   -- Вообще или конкретно? -- уточняет Кибрит, почуяв в тоне горчинку.
   -- Конкретно. Есть минут пять?
   Знаменский нажимает кнопку диктофона, с легким жужжани­ем
  перематывается лента. Новый щелчок -- и возникают голоса:
   -- Гражданин следователь,