цев не проявляет
  никакого интереса к окружающему, свойственного любому человеку, запертому в
  че­тырех стенах и вдруг попавшему "наружу". К Знаменскому он входит не
  здороваясь и мешковато садится у стола.
   -- Неделю назад я оставил вас в покое, Василий Сергеич, думал, накатило
  нелюдимое настроение. Но сегодня, вижу, вы тот же. Объяснять ничего не
  намерены?
   Тобольцев молчит.
   -- Вы слышите меня, Тобольцев?
   -- Да, гражданин следователь.
   Знаменский открывает одну из папок. Пустяки в ней, предлог, чтобы
  Тобольцева раскачать.
   -- Осталось уточнить пять-шесть цифр. Они пока со слов Беля­евой. Она
  возлагает на вас вину за приписки в нарядах с июля по сентябрь. Вот,
  ознакомьтесь.
   -- Вы мне зачитывали на прошлом допросе, -- не поднимает головы
  Тобольцев.
   -- Да. И тогда вы собирались опровергнуть ее показания. Так? Почему не
  слышу ответа?
   -- Все верно говорите, гражданин следователь.
   -- И что же, Василий Сергеич? Будете опровергать?
   -- Как хотите... Как проще.
   -- Я ищу не простоту, а правду, -- сердится Знаменский. -- Убедите
  меня, что Беляева лжет.
   -- Июль и половину августа я был на втором участке, -- безо всякого
  выражения сообщает Тобольцев. -- Там велись срочные работы, и был приказ по
  тресту. На первом и четвертом участке в то время я не бывал и