превращалась в недобитую фашистку. К счастью, Сонька
  злилась редко. В наследство от родителей мне досталась открытка, где юная;
  дева в обрамлении пунцовых сердечек сидела возле ручья, наподобие нашей
  Аленушки. У девы были белокурые волосы, алый ротик и фарфоровые глазки
  подозрительной голубизны. Внизу надпись, что-то вроде "Люби меня, как я
  тебя", жуткая гадость. Сонька, увидев открытку, покатилась со смеху и
  спросила: "Это не ты, случаем, позировала?" Я могла злиться сколько
  угодно, но она была права: юная дева на открытке здорово на меня
  смахивала, и это тоже порядком отравляло жизнь. Стоило мне надеть
  что-нибудь романтическое, Сонька начинала фыркать, да и сама я, убедившись
  в том, что выгляжу принцессой из сказок Гофмана, вновь облачалась в
  деловой костюм. А вот Сонька могла носить что угодно, ей всегда все было к
  лицу. Волосы у нее темные, глаза зеленые, словно у кошки, и улыбка - до
  ушей.
   Не знаю, что заставляет меня терпеть ее столько лет. Сама она объясняла
  это подсознательным чувством вины. (Сонька часов по десять в день смотрит
  телевизор и так поднаторела в психологии, что спасу нет.)
   А дело в том, что ее дед по отцу был евреем и погиб во львовском гетто.
  Когда моя подружка считала, что это выгодно, она запросто могла
  прикинуться еврейкой, хотя из всего, касающегося этого библейского
  племени, знала только название