ело плохо, мы и поперли
  как бараны сдаваться, оружие бросили. А они, значит, вон что задумали...
  Чуяло мое сердце, что наврут, уж больно подлый агитатор был... чернявенький,
  глазки бегают. Его бы за ноги да головой об стенку... А наши дурни уши
  развесили: войне конец! Амнистия будет! Вот и дождались... Красноармейцы
  принесли откуда-то две широкие доски и положили их в качестве сходней с
  пристани на баржу. Четверо встали по бокам сходней: двое на барже, двое на
  пристани. Завальнюк закончил свое дело, и командир закричал зычно:
   - Выходи по двое, казаки!
   Бах! - раздался выстрел в центре толпы. Красноармейцы мгновенно вскинули
  винтовки. Бах! - еще выстрел. Но никто из красных не пострадал.
   - Что еще? - крикнул командир.
   - Офицеров двое застрелилось, - крикнул из толпы пленных угодливый голос.
   - Туда им и дорога, - облегченно вздохнул командир.
   - У тебя наган есть? - прошептал Алымов.
   - Нет, - также шепотом ответил Борис. - И карабин потерял.
   - А у меня ни одного патрона, - вздохнул Алымов. - Даже застрелиться не
  могу. Так и бросят нас в воду, как баранов связанных.
   Между тем красноармейцы штыками отогнали от толпы двоих казаков. Один
  пробовал сопротивляться, его угостили прикладом в зубы. Завальнюк и еще один
  ловко связали их за локти, спина к спине, а маленький и белобрысый суетился
  рядом, разглядывая сапоги - вечную проблему бойца на войне. Сапоги у казаков
  были сношенные, и белобрысый огорченно поцокал языком.