выходящего на
  Тверскую. Снег не полз под ветром, не змеился - он уже лежал, скопившись
  невысокими волнами первых сугробов с наветренной стороны помоек и ящиков.
  У одного из подъездов богатого дома маячила фигура - человек в красной
  нейлоновой куртке шагал у подъезда взад и вперед, как часовой. Мы прошли
  близко, я увидел молодое лицо, совершенно седые длинные волосы бесполого
  существа, услышал бормотание: "Она выйдет - а я тут. Она выйдет - а я тут!
  Она выйдет - а я..."
   Я вспомнил, что в этом подъезде жила некогда знаменитая певица, здесь
  всегда толпились безумные поклонники. Этот сумасшедший, похоже, бродил
  здесь с тех самых пор. Может, он и не знал, что кумир его давно уже поет
  для пассажиров парома, возящего, в основном, футбольных болельщиков между
  Англией и Данией. Однажды какой-то буйный бритт швырнул в нее банкой
  из-под пива - он был огорчен проигрышем ливерпульцев. Би-Би-Си передавало
  об этом с глумливым сочувствием...
   Мы уже шли по Садовой. Сзади остались черные руины "Пекина", миновать
  их удалось, к счастью, без приключений. С тех пор как гостиница рухнула во
  время артиллерийских боев, развалины были облюбованы подмосковными
  анархистами. Все лето здесь висела выцветшая тряпка с надписью: "Да
  здравствуют Люберцы, долой Москву!", а однажды утром я видел, как красная
  кирпичная пыль, выдуваемая июньским ветром, ложилась на мертвеца, висящего
  в пустом оконном проеме третьего уцелевшего этажа. Это был парень из
  московских