Одна пара штор закрывала окно, а другая - зеркало во всю стену, если раздвинуть сразу все портьеры, комната начинала светиться двумя окнами - настоящим и его отражением. Пол был завален подушками разных размеров. Из мебели ничего не было, кроме китайской ширмы, столика, застеленного тончайшей шалью с вышитыми фигурками ярких птиц, и лежанки рядом с древней курительницей.
   Платон вдохнул полной грудью - только здесь был установлен новейший кондиционер с очистителем воздуха, и подожженная палочка сандалового дерева окутывала дымком комнату и мягкие предметы в ней только на время своего тления. В комнате не было старых устоявшихся запахов, ощущение чистоты и свежести не дополняли своим привкусом древности даже персидские ковры на полу.
   - Нельзя, - сказал Платон твердо и легко произнес слова, в любое другое время покоробившие бы его:
   - Это моя личная комната для траханья.
   Решили сесть за стол и поговорить. Устроились в большой комнате, Платон принес на подносе сок и фрукты. Братья съели по персику, выстрелили друг в Дружку косточками, после чего достали ядовито-красные резинки и синхронно их зажевали.
   Платон не знал, с чего начать беседу с племянниками. Он посмотрел на Федора, на его мощно движущиеся челюсти, отсутствующий взгляд. Потом - на Вениамина.
   Пока Платон подбирал слова, Федор шлепнул по столу ладонью.
   - Короче, анкл. Отец отбросил копыта, но не нам его судить. А на тебя у нас большие планы.
   - Копыта?.. Как это - судить? Какие еще планы? - забормотал Платон.
   - Отец обещал передать всю номенклатуру Федьке из рук в руки. Посвятить, так сказать, в дела. Обещал? Обещал. Выполнил? Фиг! - с обидой в голосе объяснил Веня. - Убил его Пончик, что тут непонятного? Ты по своим делам должен знать этого Пончика.
   - Да-а-а?.. - протянул Платон. - А мне сказали, что сердечный