крывал замки, Платон вспомнил, кто такая Аврора.
   - Я принесла шлем, - она вошла в коридор, держа под мышкой приплюснутый и изрядно ободранный красный шлем.
   - Это Аврора, она принесла шлем, - доложил Платон, возвращаясь к столу.
   - А теперь - за любовь! - По столу к нему медленно двигалась рюмка. Чтобы убедиться, что в глазах не двоится, Платон потрогал бутылки на столе. Две. Одинаковые и уже пустые.
   - Думаете, он там будет любить? - засомневался Платон.
   - А что ему еще остается на том свете делать с таким членом? - логично заметил Федор.
   Потом вдруг Платон обнаружил себя на улице. Белесое небо опадало клочьями тумана и путалось под ногами.
   - У вас всегда тут так светло по ночам? - поежился Веня. - Ночь должна быть темной.
   - Это смотря для чего, - заметил Платон, собираясь объяснить, как восхитительно бродить по городу в молочной воде разлившегося по асфальту неба, с утопившимися в ней фонарями, но вдруг не смог подобрать слов. - Все фонари утопились, - захихикал он.
   - Зря мы его так напоили, - донеслось издалека, как сквозь вату в ушах. - Он не сработает.
   - Сработает. Видел, как он сделал это с закрытыми глазами?
   - Так то же вблизи. А там неизвестно, с какого расстояния стрелять придется.
   - Кому стрелять придётся? - насторожился Платон. - Я не умею стрелять! Вы меня не за того принимаете! Я всю жизнь был бухгалтером, средненьким таким, благоразумным бухгалтером.
   - Видишь? Отлично соображает и отвечает за слова!
  
  ***
  
   Платон очнулся в самолете. Голова раскалывалась. Он осмотрел небольшой салон, насчитал всего по шесть иллюминаторов с каждой стороны и, обмирая внутренностями, растолкал всхрапывающего Веню.
   - Куда мы летим?
   - Все нормально, анкл Тони. В Ялту летим. Расслабься.
   Кроме них троих в салоне было еще два человека.