ичал он и выстрелил. Федор нажал на газ. Платон от рывка машины свалился и зачем-то закрыл голову руками.
   - Опаньки! - сказал кто-то из племянников. Над ними с шорохом проползла крыша, закрывая небо.
   Приготовившись ехать долго, Платон пытался улечься и подтянуть под себя ноги, но, к его удивлению, через три-четыре минуты машина свернула в переулок и резко остановилась.
   От стоящей во дворе "Скорой" подбежали двое санитаров с носилками, открыли заднюю дверцу и стали вытаскивать Платона за ноги. Он исступленно отбивался. Он даже что-то кричал, но после вонючей марли у лица поплыл в невесомости, больше всего на свете желая, чтобы это и была смерть - сладкая, легкая, как сон, а не преддверие психушки.
   С большим трудом у затихшего Платона удалось вытащить из руки пистолет. Федор протер его и выбросил в мусорный контейнер. Братья проследили, чтобы дядюшку тщательно укрыли с головой, осторожно завезли носилки в машину и сами сели по обе стороны от вспучившегося животом под простыней тела.
   - Ты видел? - спросил Веня. - С одного выстрела.
   Федор только кивнул, играя желваками, взял свисающую вниз руку Платона с ухоженными отполированными ногтями и пожал ее.
   Через сорок две минуты "Скорая" подкатила к заброшенной взлетной полосе в полутора километрах от аэропорта, а еще через три с половиной минуты небольшой частный самолет взлетел, оставляя внизу слепящее море, прилепившиеся к выступающим скалам маленькие причудливые беседки, белые изломы прокаленных улиц и камни, камни, камни - везде у зеленой воды.
  
  ***
  
   Все в белом. Потолок белый, шторы на окнах - тоже, стулья из белого пластика, белая простыня на родном животе (Платон пошевелил рукой и убедился - это его пальцы на его животе), белый колпак на женщине в белом халате. На подоконнике в трехлитровой банке стоял огромный букет красных