н менял ему перед отъездом рубашку и носки, но факт остается фактом - к такому торжественному моменту в своей жизни он совершенно не подготовился. Не было ритуала перед зеркалом - золотой заколки для галстука в противостоянии пальцам-сарделькам, не были отрепетированы посадка головы, взгляд, усмешка с налетом надменности - безотказно усмиряющая забывшихся собеседников.
   Маленькая толстушка тем временем подошла совсем близко. Платон только тут осознал, насколько она мала ростом. Взявшись руками за поручни коляски и не наклоняясь, она прошептала ему в самое лицо, обдав запахом карамели:
   - Привет, Кукарача!
   На фоне тяжелого, почти астматического дыхания Платон расслышал еще один звук - совершенно необъяснимый и потому особенно неприятный. Глухие постукивания во рту у толстушки.
   Вероятно, на лице Платона отразилось все, что он испытывал в этот момент. А если учесть, что самым приемлемым был вариант с выпавшей вставной челюстью... Царица снисходительно улыбнулась, прихватив передними зубами красную льдинку и показывая ее Платону. Леденец. Перекатывая во рту конфетку, она стучала ею по зубам. Платону от разгадки происхождения звуков легче не стало - все так же страшно и муторно было на сердце.
   "Не упасть бы в обморок", - подумал он. И тут у его плеча выплыло лицо Авроры - можно было и не поворачиваться, чтобы в этом убедиться: удушливый запах парфюма окутал его голову. Аврора жадно оглядела Царицу, резко выпрямилась, два раза повернулась вокруг себя и упала на пол, раскинув в стороны руки и ноги.
   "А вот и обморок", - подумал Платон, сцепив перед собой руки. Чтобы не смотреть на Аврору и на толстую лилипутку, весело разглядывающую рухнувшую даму, Платон стал вспоминать по запаху изо рта Царицы, как называются леденцы.
   - Тони, - наклонился к нему сзади Федор. - Облом получается. - Он кивнул