ах, б..., ты терпи, брат, терпи...
   - Где машина,... вашу мать!
   - Чего орешь, стоит машина. Куда она выскочит, если из
  "Шмелей"2 долбят, спалят в первом переулке!
   - Терпи, Витек, терпи, брат!
   Не умеют плакать мужики, не умеют. И жалеть не умеют.
   Но сколько тепла и силы в словах простых: терпи, брат, терпи!
   - А ну-ка, тезка, одеколончику тебе в дырочку! А ругайся, ори...
   Не орет, зубы хрустят, сейчас посыпятся осколками белыми, но не орет,
  казачище кубанский, бугай здоровый.
   А Витек тяжелый, очень тяжелый. Возле пупка дырочка небольшая, только
  страшноватая она, дырочка эта. Кровь из нее толчками, черными сгустками.
  Нехорошо это, ох, нехорошо. Но ведь жилистый, чертила, может, выкарабкается.
   Не выкарабкался Витек. Умер. Через сутки.
   У брата - бамовца3 из руки, над локтем, донышко от гранаты
  подствольника4 торчит. Хорош пятачок! Белый братан, белый весь,
  глаза блестят безумно. Но нельзя пока трогать эту блямбу, нельзя. Может, она
  сейчас зубом рваным за нерв зацепилась, а может, боком своим блестящим
  разорванную артерию пережала.
   Два тюбика промедола5, два пакета перевязочных поверх
  натюрморта этого: мясо с металлом.
   - Терпи, брат, терпи.
  
   А в соседней комнате ржачка: собровец6 на руках свой
  камуфляж вертит. Штаны - решето, муку сеять можно. Но счастье его: не на
  заднице штаны были - сушились после стирки. Перекур у "сябров":