ябров": глаза
  блестят, языки работают, а руки ловко цинки порют, магазины набивают, запалы
  в гранаты вкручивают. Эта смена весь боекомплект отработала. Смоленские.
  Через них ни один супостат без хорошей плюхи не пройдет. Сейчас вторая смена
  бьется, только треск с бабахами стоит, да комендатура подпрыгивает и
  раскачивается, как старая баржа в шторм.
   Шлеп-шлеп-шлеп... Это пули мешки оконные целуют.
   Дум-дум-дум... А это подствольники прилетели, как грачи, черной
  стайкой. Когда сам стреляешь, видишь их. А когда в тебя - видишь только
  вспышку смертную, да фонтанчики от осколков, да брызги крови.
   Бум-ба-бах! Это гранатомет. Или "Шмелем" впарили наши из-за заборчика.
  А заборчик метрах в пятнадцати от комендатуры. И лупит реактивная струя в
  стенку так, что все прыгает и мешки с окон валятся. Впрочем, когда чужой
  подарок прилетает, эффект тот же. Но веселей думать, что свои бьют.
   Комендант в коридорчике стоит. Злой, как тигр-людоед, и расстроен до
  смерти. Это его ребят покосили. Он не трус, наш Николаич. Умница-мужик и
  строг разумно, даром что молод и майор всего. До него алкаш-подполковник
  комендатурой правил, свинья конченая.
   А Николаич быстро братию разбушлаченную в порядок привел. Но обманул
  его мужиков денек ласковый. И тяжело ему сейчас, ох, тяжело.
  
   Вчера видел в ГУОШе 7 командира братского. Докладывал он
  домой, что омоновца его в руку ранило. Но