ельными учеными мужами разумеемый. Вроде Карла Густава Юнга, ныне покойного. Олег опустил книгу обратно, в пыль и пепел малогабаритной квартирки. Как выражались латиняне: "Sic transit gloria mundi".
   Что в переводе с иноземного звучит примерно так: "Прошла любовь, повяли помидоры". Пусть смысл частично и утерян, зато образность налицо.
   А разобраться в собственных душевных метаниях все же хотелось. И провести метаморфозу. Сегодня. Немедленно. Нужен просто толчок. Мысль. Идея. И все сложные вещи исчезнут, упростятся, как в некоем уравнении, до того главного, что и составляет нашу жизнь. До "любви" и "смерти". Ну а поскольку, пока ты жив, смерть присутствует только как возможность небытия, а не как данность, то в уравнении, называемом жизнью, останется лишь одно неизвестное, именуемое любовью. И то, что может любовь защитить. Доблесть.
   А если нет любви, что остается? Стены. Унылые стены обиталища, а не жилища, больше похожего на ангар или сарай и оттого не называемого домом...
   Олег дотянулся до кассетника, нажал клавишу, закрыл глаза, ощущая, как несбывшееся дальнее заполняет его, словно зазвучавшая музыка...
  
   Рыжая моя, веснушчатая юность,
   Девочка распутная, курчавое дитя -
   Легкого вина светилась гаснущая лунность
   И сознанье путалось в мерцающих сетях,
   Плакала недолгая любовь над расставаньем -
   В полночи молитвы да гитарный перезвон -
   Нам дарила осень спелых лоз очарованье,
   Как цветок срывая с губ ночной любови стон.
   Разговоры странные, тревожные знаменья
   Рассыпались звездным переменчивым дождем,
   И продрогший ветер отзывался волчьим пеньем -
   Стужею и скукой покорен и побежден.
   Помнишь, как усталая по полночи вернулась,
   Помнишь, как смеялась ты, с тоской дневной шутя...
   Рыжая моя, веснушчатая