ерверка, от праздника жизни. Мне там нет места. Мое место
  на свалке макулатуры, среди мусорных урн и бездомных нищих. Но -- вашу
  мать!-- именно там, на обочине жизни, я напишу свою Главную книгу!
   Подстриженные газоны. Флаги в честь Дня независимости.
   Двухэтажные особняки. "Вольвы" и "Форды" на парковках. Уютные огни за
  шторами, запах барбекью с задних дворов, голоса теледикторов и смех
  телешоу... Черт возьми, куда я иду? В моем доме на углу Rosen Street --
  черные окна, пустой гараж и тихо, как в могиле. Я прошел мимо, отшвырнув с
  мостовой во двор цветной Ханин мяч. Этот дом стоит мне двенадцать сотен в
  месяц, но он не принес мне счастья. "О, это настоящий дом любви!-- говорила
  хозяйка, когда мы с Лизой пришли смотреть его два года назад.-- Моя мать
  прожила здесь тридцать лет, это были лучшие годы ее семейного счастья!"
   F... your mother's love house [В гробу я видел дом любви твоей матери]!
  Именно здесь ко мне каждую ночь приходит огромная, как пантера, черная
  кошка, прыгает на грудь и когтями рвет мое горло так, что кровь брызжет из
  вен.
   Я свернул за угол, вышел на Atlantic Avenue и через пару минут вдруг
  оказался перед ярко освещенными окнами нашей синагоги. Я остановился. Кто
  может быть в синагоге поздним вечером в День независимости?
   Я пересек подстриженный газон и подошел к окну. За окном, в молельном
  зале сидели двое -- ребе Зальц, которого я знаю давно, и еще один,
  незнакомый лысый толстяк.