ь в машину, записала на листке бумаги номер телефона. - Вот.
  Позвоните мне, я почти всегда дома. Я художница, мне ваше лицо понравилось,
  очень бы хотелось его нарисовать.
   - Спасибо, - должно быть, в сотый раз за двадцать минут сказала я,
  помахала рукой и стала подниматься по лестнице, слыша, как за моей спиной
  заработал мотор "Опеля". Я еще раз оглянулась, и Света, выезжая со стоянки,
  помахала мне в ответ. Вместо безграничной признательности я вдруг
  почувствовала странное облегчение и самой себе попеняла: "Бабушка была
  права, ты дичаешь: поговоришь с человеком несколько минут и уже норовишь
  поглубже в нору забиться.
   Дремучий ты человек, Наташка". Дремучий или нет, но в обществе я в самом
  деле не очень нуждалась, на работе было шумно, людно, постоянное напряжение,
  оттого дома хотелось тишины и одиночества. Ситуация в Душанбе в последние
  годы к поздним прогулкам по городу не располагала, общение с друзьями в
  основном сводилось к болтовне по телефону...
   Холл гостиницы выглядел пустынно, в углу, возле окна, сидели двое мужчин
  в форме летчиков, возле газетного лотка стояли женщины, что-то разглядывая,
  а администратор за стойкой откровенно скучала. Может, поэтому мне она
  обрадовалась и, пока я заполняла бланк, приветливо улыбалась.
   Я получила одноместный номер на третьем этаже. Помнится, когда-то эта
  гостиница считалась лучшей в городе, по фасаду вечерами вспыхивала неоновая
  надпись