осознав, что все
  кончено, заползла за погреб, равнодушно наблюдая оттуда за всеобщей суетой.
  Я могла думать только об одном: Ванька хотел спуститься со мной в погреб, а
  я отослала его в дом. Сама отослала. Если бы я позволила ему спуститься он
  бы остался жив...
   Я пролежала за погребом часа два, хотя, может быть мне так показалось.
  Странно, но за это время никто не обратил на меня внимания. Появилась
  милиция, народ прибывал, но все это оставило меня совершенно равнодушной,
  никого из людей я не хотела видеть. На четвереньках достигла конца участка,
  выбралась на дорогу и бегом припустилась в сторону рощи, где и сидела до
  самой ночи. Все, что я тогда делала и о чем думала, вспоминается крайне
  смутно. Что-то гнало меня прочь из города, дальше от обугленных развалин
  дома. Уже под утро я оказалась в садовом кооперативе, в доме, принадлежавшем
  родителям Димки, рухнула на кровать и, кажется, потеряла сознание.
   Беспамятство чередовалось с тревожным сном, и в себя я пришла только на
  третий день. То есть, придя в себя, я не знала, сколько прошло времени,
  вскочила, бессмысленно кружа по единственной комнате садового домика, и
  пыталась убедить себя в том, что все происшедшее не более чем дурной сон.
  Потом отыскала кофту свекрови, натянула ее, потому что погода испортилась и
  стало холодно, и направилась в город. До него было не более километра, я
  шла, кутаясь в кофту и зябко ежась, все еще пытаясь